Мое заочное знакомство с творчеством Харуки Мураками началось на втором курсе, в то время местная интеллигенция буквально сходила с ума от этого японского инженера человеческих душ, а преподавательница культурологи настоятельно рекомендовала к прочтению его «Хроники заводной птицы», уверяя, что все образованные люди сейчас читают именно это. Литературу я люблю, наверно, более всех других наук, поэтому, как только у меня появился Интернет, я нашла эту книгу и погрузилась в чтение.
Чего я ожидала от сего произведения? Максимум – оригинального ответа на вопрос: в чем смысл жизни? А минимум – тонкой и глубокой японской философии, «поставленной» в изящную оправу из хокку и танка.
И что же?
Вместо философии со страниц сей книги на меня «смотрела» какая-то бытовуха с элементами порнографии. Но я решила не отчаиваться и стала читать его рассказы, которые, увы, показались мне примитивом. Но однажды, уже отчаявшись понять, почему же им так восхищаются, я прочла «Зеленого зверя». Это произведение – как жемчужина в куче горохе. Хотя, наверно, это связано с индивидуальным восприятием, и этот рассказ мне просто очень близок…
Текст очень небольшой, так что если кому-нибудь интересно, я привожу его ниже.
читать дальше
Муж, как обычно, ушёл на работу, и я осталась дома одна. Заняться было нечем. Я присела у окна и стала смотреть на сад сквозь щель между шторами, -- просто бесцельно смотреть в надежде на случайную мысль о подходящем занятии. Взгляд остановился на моём давнем любимце и воспитаннике -- вечнозелёном дубе. Мы вместе росли. Я часто разговаривала с ним как с другом.
В тот раз я тоже мысленно беседовала с дубом. О чём -- сейчас не вспомню. Даже не знаю, сколько это длилось: когда смотришь на сад, время течёт, точно вода в стремнине. За окном совершенно стемнело. «Н-да, засиделась...» Очнулась я от глухого звука сотрясающейся земли. Сначала показалось, что он идет из моего собственного тела -- как слуховая галлюцинация. Меня охватило мрачное предчувствие. Я затаила дыхание и насторожилась. Гул медленно, но верно нарастал. Даже не знаю, на что он похож. С такими жуткими раскатами, что по телу пошли мурашки. Я замерла.
Вдруг земля вокруг корней дуба вспучилась, потрескалась и развалилась на куски, -- изнутри показалось нечто похожее на острый коготь. Мои кулаки сжались, взгляд застыл на этом, а в голове пронеслось: «Сейчас что-то будет!» Коготь энергично разгрёб землю, и из образовавшейся норы выкарабкался зелёный зверь.
Первым делом он отряхнулся, и со сверкающей зелёной чешуи посыпались комки земли. Его удивительно длинный нос, темневший к кончику, торчал тонким хлыстом. И только глаза -- совсем как у человека. При виде этих глаз я невольно содрогнулась: в них жили мысли -- как у меня или, скажем, у вас.
Зверь приблизился к дому и постучал в дверь кончиком носа. «Тук, тук-тук,» -- раздался сухой стук. Тайком, чтобы не привлечь его внимание, пробираюсь в дальнюю комнату. Кричать смысла нет: в округе ни души, а муж припозднится. Побег через чёрный ход невозможен: в доме всего одна дверь, и в неё стучится отвратительный зелёный зверь. Остаётся только затаиться и сделать вид, что в доме никого нет: быть может, он смирится и куда-нибудь уйдёт. Но зверь не отступал. Он согнул кончик носа, сунул его в замок и… Замок поддался, лишь слегка щёлкнув, дверь приоткрылась, и в щель неспешно проник нос. Он внимательно изучал комнату -- как змея, приподняв голову, осматривается по сторонам. «Эх, стоять бы сейчас с ножом у двери да отрубить этот кончик по самое основание,» -- на кухне полно острых ножей. Но зверь, словно услышав меня, только хмыкнул: «Б-б-бестолку всё это». Странная речь! Похоже, он с трудом подбирает слова. «Этот нос яко хвост я-я-ящерицы: руби, не руби, всё будет расти. Чем чаще рубить, тем си-сильнее и длиннее станет. Так что, з-з-зазря это всё.» Жуткие глазища завращались волчками.
Да он читает мысли! Ну, это уж слишком! Никому не позволю рыться в моих мозгах, тем более такому непонятному и жуткому зверю. Меня прошиб холодный пот. В самом деле, что он собирается сделать? Сожрать? Или утащить с собой под землю? «Хрен редьки не слаще,» -- подумала я. Хорошо, он не совсем безобразный: хоть не страшно на морду взглянуть. А когти на этих долговязых лапках ничего так, если присмотреться, весьма даже симпатичные. Странно, но он совсем не агрессивен...
-- Разум-м-меется! -- произнес он, выгибая шею. Зелёная чешуя перекатывалась с лёгким звоном, будто слегка качнули стол, уставленный кофейными чашками. -- Н-н-неуж-то думаете, что я в-в-вас съем? Не-а, -- не буду! Пошто вы так? Я против вас ничего не имею. Не такой я в-в-варвар!!
Ну, точно, он понимает всё, о чём я думаю!
-- Эй, хозяюшка! Хозяйка! Я пришёл сюда сделать предложение. Понимаете? Я нарошно выполз из глуб-б-бокого подземелья. Не простое это дело: пришлось сполна земли разгрести. Вон, все когти ободрал! Будь у меня злой умысел, злой умысел, злой умысел, разве ж я смог бы такое сделать. А сюда пришёл, пошто вы мне нравитесь, нравитесь. Я думал о вас в глуб-б-боком подземелье. Но не мог больше выносить и в-в-выполз сюда. Все отговаривали, а мне не терпелось. Я собрал всю свою х-х-храбрость, -- я знал, вы подумаете: «Ах, ты ж -- зверь такой! Набрался наглости делать мне предложение!»
-- А разве не так?! Такой нахальный зверь, и ещё требует моей любви!
Тут морда зверя сразу же помрачнела. В унисон эмоциям цвет чешуек поменялся на фиолетовый. Тело съёжилось и стало с виду на размер меньше. Я скрестила руки и уставилась на сжавшуюся тушу. Может, его тело изменяется с переменой чувств? И под этим жутко безобразным видом кроется нежное, как свежее пюре, и легко ранимое сердце? Раз так, у меня есть шанс на победу! «Попробуем ещё раз. Но ты же безобразный зверь!» -- подумала я громким внутренним голосом. Таким громким, что в сердце отдалось словно лаем: «Но ты же безобразный зверь!» Чешуйки прямо на глазах полиловели. Глаза его, точно всасывая мою неприязнь, расширились, вылезли из орбит, и из них ручьями инжирного сока полились слёзы.
Страх пропал. Тогда я на пробу представила, насколько это было возможно, самую жестокую сцену. Мысленно связав его, я по одной ощипывала острым пинцетом зелёные чешуйки; тыкала раскалённым докрасна ножом в мягкие розовые икры; что есть сил вонзала обгорелый паяльник в опухшие, как инжир, глаза. Я представляла одну за другой все эти сцены, а зверь горько рыдал, вскрикивал от боли, корчился в муках, словно это происходило с ним на самом деле. …Цветные слёзы, густая слюна из пасти, газ из ушей -- пепельного цвета, с запахом роз, ненавистный пристальный взгляд из распухших глаз... «Эй, хозяйка! Прошу вас, ради Бога! Не думайте, пожалуйста, о таких зверствах! Умоляю, не п-п-представляйте себе это, -- добавил он понуро. -- У меня н-н-не было злого умысла. Я не делаю ничего плохого. Я просто д-д-думал о вас.»
Говори-говори! «Шутка ли, ты внезапно выполз у меня во дворе, без спроса открыл дверь, вторгся в дом. Или я тебя приглашала?! В конце концов, что хочу, то и думаю.» Тем временем в голове поплыли ещё более жуткие сцены. Я мучила, кромсала его тело разными механизмами и инструментами, не упуская ни одного из возможных способов издевательства и угнетения его существа. «Слушай, зверь! Да ты ведь не знаешь, что такое женщина! А раз так, я тебе сколько угодно, сколько угодно всего напридумаю!» В ответ на это очертания зверя постепенно расплылись, он сократился, как дождевой червяк, весь, вплоть до его шикарного зелёного носа. Зверь, корчась на полу, зашевелил губами, пытаясь ещё что-то сказать мне напоследок. Видимо, что-то очень важное, словно передать древнее забытое сообщение. Однако рот скривила гримаса, и он замер, а вскоре рассеялся и пропал. Облик зверя стал тонкой тенью вечера. В воздухе повисли лишь его выпуклые печальные глаза. «Такие шутки со мной не пройдут! Смотри, смотри, тебе уже ничего не поможет. Ты ничего не сможешь сказать. Ты ничего не сможешь сделать. Твоё существо уже кончено.» Спустя миг и глаза растворились в пустоте. Темнота ночи наполнила беззвучную комнату.
Апрель 1991 г.